1200
7
Сталин не любил сниматься, а иностранных фотографов в СССР и вовсе не жаловали — но Джеймс Эббе смог обхитрить чиновников и выбить 25 минут с вождем.
Американский фотограф Джеймс Эббе прославился не только фотографиями знаменитостей, но и способностью добывать эксклюзив. Когда в начале 30-х один из редакторов в шутку предложил ему: «Сфотографируй мне Гитлера выходящим из синагоги или Сталина в Кремле», подразумевалось, что это вещи одинаково невозможные: советский лидер и своим-то фотографам редко позировал, что уж говорить о «вражеских». Но Эббе принял вызов — и стал первым западным фотографом, уговорившим Сталина на фотосессию.
×
Сначала фотограф понадеялся на свои связи и известность: на тот момент Эббе успел сделать портреты едва ли не всех европейских и голливудских кинозвезд, да и в СССР уже снимал неоднократно.
Он обратился за помощью к руководителю московского бюро New York Times Уолтеру Дюранти (этот человек, кстати, вошел в историю журналистики как верный апологет Сталина: он писал восторженные очерки об индустриализации и коллективизации и упорно отрицал массовый голод и другие «побочные эффекты»), но тот отнесся к предложению с нескрываемой издевкой. «Чем вы зарабатывали на хлеб, — спросил он, — прежде чем решили сделать бизнес на фотографировании Сталина?» К
огда Эббе перечислил свои регалии, Дюранти отрезал: «Не могли бы вы вернуться к прежней работе?»
Он обратился за помощью к руководителю московского бюро New York Times Уолтеру Дюранти (этот человек, кстати, вошел в историю журналистики как верный апологет Сталина: он писал восторженные очерки об индустриализации и коллективизации и упорно отрицал массовый голод и другие «побочные эффекты»), но тот отнесся к предложению с нескрываемой издевкой. «Чем вы зарабатывали на хлеб, — спросил он, — прежде чем решили сделать бизнес на фотографировании Сталина?» К
огда Эббе перечислил свои регалии, Дюранти отрезал: «Не могли бы вы вернуться к прежней работе?»
Прибыл заграничный фотокорреспондент в Москву в апреле 1932 года. Конечно, сразу попытался пробиться в Кремль. Однако его ждало жестокое разочарование. Никакие схемы, отработанные на голливудских и европейских звездах, в России не действовали.
В тоталитарном государстве важным было лишь мнение одного человека, а он фотографироваться принципиально не хотел. Утешался фотограф тем, что остальные фотографии Советской России получились на редкость удачными. Ему удалось запечатлеть даже такие сцены, фотографировать которые было строго запрещено, например, очереди в магазины.
Были среди огромного материала и снимки, которыми могли гордиться большевики, но которые, как предполагал репортер, вызовут ужас в остальном мире – антирелигиозная пропаганда как раз была в разгаре, и Эббе удалось заснять некоторые ее моменты.
В тоталитарном государстве важным было лишь мнение одного человека, а он фотографироваться принципиально не хотел. Утешался фотограф тем, что остальные фотографии Советской России получились на редкость удачными. Ему удалось запечатлеть даже такие сцены, фотографировать которые было строго запрещено, например, очереди в магазины.
Были среди огромного материала и снимки, которыми могли гордиться большевики, но которые, как предполагал репортер, вызовут ужас в остальном мире – антирелигиозная пропаганда как раз была в разгаре, и Эббе удалось заснять некоторые ее моменты.
Фотограф понял: просьбами ничего не добьешься. Единственный способ получить «доступ к телу» — убедить окружающих Сталина чиновников, что съемка выгодна советской стороне. И тут ему на помощь пришли слухи.
Дело в том, что в начале 1932 года в западной прессе постоянно мелькали сообщения о тяжелой болезни советского лидера: писали, что он чуть ли не при смерти, что из Берлина в Москву специально выписали знаменитого врача. Слухи были настолько упорными, что Сталину даже пришлось снизойти до ответа на официальный запрос агентства «Ассошиэйтед Пресс» (ответ опубликован в «Правде» 3 апреля): «Ложные слухи о моей болезни распространяются в буржуазной печати не впервые.
Есть, очевидно, люди, заинтересованные в том, чтобы я заболел всерьез и надолго, если не хуже. Может быть, это и не совсем деликатно, но у меня нет, к сожалению, данных, могущих порадовать этих господ. Как это ни печально, а против фактов ничего не поделаешь: я вполне здоров.
Что касается г. Цондека, он может заняться здоровьем других товарищей, для чего он и приглашен в СССР».
Дело в том, что в начале 1932 года в западной прессе постоянно мелькали сообщения о тяжелой болезни советского лидера: писали, что он чуть ли не при смерти, что из Берлина в Москву специально выписали знаменитого врача. Слухи были настолько упорными, что Сталину даже пришлось снизойти до ответа на официальный запрос агентства «Ассошиэйтед Пресс» (ответ опубликован в «Правде» 3 апреля): «Ложные слухи о моей болезни распространяются в буржуазной печати не впервые.
Есть, очевидно, люди, заинтересованные в том, чтобы я заболел всерьез и надолго, если не хуже. Может быть, это и не совсем деликатно, но у меня нет, к сожалению, данных, могущих порадовать этих господ. Как это ни печально, а против фактов ничего не поделаешь: я вполне здоров.
Что касается г. Цондека, он может заняться здоровьем других товарищей, для чего он и приглашен в СССР».
Вооружившись свежим номером берлинской газеты с очередной статьей о «болезни Сталина», Эббе отправился на штурм Наркомата иностранных дел. «Вы можете послать в зарубежные СМИ хоть сотню фотографий Сталина, сделанных советскими фотографами, — заявил он, — и все равно все скажут, что это большевистская фальшивка.
А вот если бы его снял американский фотограф…» Аргумент показался чиновникам настолько убедительным, что встреча была организована в рекордно короткие сроки: уже 13 апреля Джеймса Эббе допустили в кремлевский кабинет вождя.
А вот если бы его снял американский фотограф…» Аргумент показался чиновникам настолько убедительным, что встреча была организована в рекордно короткие сроки: уже 13 апреля Джеймса Эббе допустили в кремлевский кабинет вождя.
Не любивший позировать Сталин не скрывал раздражения: «Быстрее, быстрее. У вас пять минут». Но Эббе, которому даже звезды уровня Чарли Чаплина терпеливо позировали столько, сколько было нужно, к такому обращению не привык.
Без лишнего трепета он ответил, что для съемки человека, предложившего пятилетний план индустриализации страны, пяти минут маловато. Передавая эти слова, переводчик внутренне напрягся: со Сталиным обычно не спорили. Но душа диктатора — потемки: шутка ему понравилась, и он выделил на съемку 10 минут, которые потом превратились в 25. Фотографии получились удивительно живыми и неформальными: вождь непринужденно сидит за рабочим столом и добродушно улыбается в усы. Милейший человек.
Без лишнего трепета он ответил, что для съемки человека, предложившего пятилетний план индустриализации страны, пяти минут маловато. Передавая эти слова, переводчик внутренне напрягся: со Сталиным обычно не спорили. Но душа диктатора — потемки: шутка ему понравилась, и он выделил на съемку 10 минут, которые потом превратились в 25. Фотографии получились удивительно живыми и неформальными: вождь непринужденно сидит за рабочим столом и добродушно улыбается в усы. Милейший человек.
Советской стороне результат понравился. Позже Эббе даже включили в негласный список «дружелюбных иностранцев», которым было позволено ездить по стране и фотографировать советские реалии.
Правда, продолжалось это недолго: слишком уж американец любил снимать «запрещенные» сюжеты — очереди за продуктами, например.
Правда, продолжалось это недолго: слишком уж американец любил снимать «запрещенные» сюжеты — очереди за продуктами, например.
Источник:
Ссылки по теме:
- Кузнечиковые хомячки — самые хардкорные из всех грызунов
- Комментарии - огонь: 20 примеров, когда пользователи реально жгут
- "Ну тупые!": 16 убойных запросов от пользователей Ответы Mail.ru
- 15 удивительных вещей, достойных того, чтобы их увидели
- Лучшие снимки фотоконкурса Agora Awards
Новости партнёров
реклама
----------------
Логически - если партия победила всех остальных, то лидер партии давно известен.